Свеча горела

Начало 90-х. Смутное время. Людей тянуло к чему-то надёжному и основательному. К земле, к примеру. Поэтому мы с супругой и приобрели за гроши эту хату, в далекой, полупустой деревне, на отшибе. Жили там летом, лес, грибы, рыбалка. Краса! В огородишке копались. В то грозное время — какое-никакое подспорье.

В хате напротив, через дорогу, тоже горожане основались, как гласили местные – дачники. Такая же юная пара, Виталик и Антонина. По-простому – Тонька. Ну, сдружились стремительно, совместно прогуливались на пруд купаться, совместно ужинали.

Позже Витальке необходимо было в город уехать. Они скоро планировали отчаливать на работу заграницу и нужно было какие-то документы дооформить, справки различные… Короче, уехал Виталька на три денька, а застрял на три недели. Это Тонька выяснила, когда на 5-ый денек прогуливалась на почту домой звонить. Мобильников-то ещё не было. Печальная возвратилась. Как, столько дней без возлюбленного супруга. Тем паче, что с «этим делом» у пары, похоже, был чёткий порядок. Если не каждый денек, то уж через один день – непременно. И вот скоро мой опытнейший глаз поймал у Тоньки признаки нарастающего «недоёба».

Нужно сказать, что Тонька женщина была очень симпатичная. Маленькая, но никак не худенькая натуральная блондиночка, с неплохими круглыми грудками 2-го размера, крепкой попой и стройными ножками, женственно полненькими выше колен.

Грудки я успел уже издавна разглядеть, ибо не упускал варианта запустить глаз в отставший вырез футболки, когда Тонька, наклонившись, возилась на грядке. Я бы с наслаждением ознакомился и с тем, что пряталось меж полненькими ножками, но в этих критериях устраивать адюльтер было как-то неуместно. Друзья почитай, целый денек друг у друга на виду, супруга, снова же… Ну и Тонька, казалось, была полностью довольна брачной жизнью и меня принимала чисто по-дружески.

Но сейчас, когда Виталька кое-где болтался уже две недели, ситуация начала изменяться. Пару раз я ловил на для себя такие, ну… особые её взоры. Ну и стала Тонька некий нервной, капризной и брутальной. Недоёб, господа, очевидный недоёб!

Все же, жизнь наша текла как и раньше, только разговаривать мы стали ещё теснее, стараясь окружить «соломенную вдову» вниманием и заботой.

В тот горячий денек я напахался больше обыденного. После вечернего похода на пруд и ужина дамы направились к Тоньке в хату глядеть по телеку некий сериал, и я потащился за ними.

Они расположились перед ящиком на старенькой деревенской кровати, игравшей роль тахты, а я забрался на невысокую лежанку у печи. В хате было горячо, сериал – отстойный. Очень скоро я задремал.

Пробудился я в полной мгле и тиши. Поначалу не мог осознать, где я. Позже начало доходить: сериал кончился, дамы направились спать, а меня пожалели, будить не стали. Необходимо было выбираться. Исключительно в чужой хате и кромешном мраке я ориентировался плохо, страшился нашуметь либо колено разбить об косяк какой-либо. Вспомнил, что на лежанке, в углу, лицезрел свечку в майонезной баночке и спички. Тихо и осторожно пошарил.

Есть! Чиркнул спичку, зажёг фитиль. После секундного ослепления от пламени спички, в комнате стали проступать очертания предметов. Я тихо спустил ноги с лежанки и… сердечко моё подступило к горлу. На той тахте, только сейчас покрытой белоснежной простыней, лежала совсем нагая Тонька.

Лежала она на спине, вытянувшись солдатиком, и никак не спала, а смотрела на меня серьёзно и существенно. В мерцающем слабеньком свете она казалась изваянной из бледноватого мрамора. Но исходил от неё не холод камня, а такая жива, сексапильная энергия, что дух захватывало. Некое время мы молчком смотрели друг на друга, позже, угадав мой вопрос – где моя супруга? – она чуток приметно кивнула на дверь. Меня бросило в жар! На данный момент либо никогда! Я слез с лежанки и невольно запустил руку под резинку собственных шортов, где стремительно становилось очень тесновато. Видя моё замешательство, Тонька, всё так же серьёзно смотря мне в глаза, опять чуть кивнула. Через мгновение, избавившись от шортов, я прыгнул на тахту.

Она раскрылась, нет – распахнулась мне навстречу, как книжка, как распахивается окно в грозу, как крылья птицы перед полётом. Распахнулись нежные белоснежные ляжки, открыв небольшой лобок с нежными светлыми волосиками (я же гласил, что натуральная блондиночка!) и аккуратную розовую щёлку, распахнулись руки, прочно охватившие меня за спину, мои ладошки сами оказались на её крепких холодных грудках, губки впились в губки. Нами обуяло дикое возбуждение. Мой отвердевший член конвульсивно тыкался туда, меж ляжек, и очень скоро попал. И вошёл! Нет, нырнул, ворвался, вонзился, в узенькое, скользкое и умопомрачительно горячее. -. Ах, какая же ты сладкая! – выдохнул я, опять и опять вонзаясь в тело женщины. Тонька конвульсивно задышала через сжатые зубы и принялась лихорадочно, невпопад подмахивать мне, гневно бросая бёдра навстречу члену. Но уже через 30 секунд она вдруг застыла, глаза её чуток закатились и я ужаснулся, что у неё обморок, но головкой члена ощущал, как в глубине недлинного влагалища трепещет её матка.

Выждав несколько мгновений, пока взор Тоньки не прояснился, и уже более равномерно опять начал погружать собственный отвердевший до боли член туда, глубже, до упора. Наверняка, Тоньке было даже малость больно, но она не отстранялась, а только глухо постанывала. Через минутку она скрестила ноги у меня за спиной, втискивая меня меж собственных раздвинутых ляжек, и её матка опять массивно запульсировала, пытаясь всосать отсутствующую сперму.

После её третьего оргазма, который тоже не принудил себя ожидать, я ощутил, что и сам уже не способен сдерживаться. Неодолимое желание излиться в это, такое вожделенное, тело женщины обхватило меня. Тонька сообразила это по моим гневным толчкам и стремительно зашептала: — Миленький, в меня нельзя, не нужно в меня! Я в рот возьму!

И хотя моё сознание уже было затуманено подступающей спермой, я усилием воли вырвал член и стал на колени. Тонька выкрутилась из-под меня, приподнялась на локте и всосала мой влажный, блестящий в свете свечки член практически до основания. Техника глубочайшего минета была очевидно ей не чужда. Да, подфартило Витальке!

На входе головка члена явственно чувствовала узость гортани, на выходе язычок неистово обрабатывал уздечку. В моём перевозбуждённом состоянии выносить такое удовольствие длительно было нереально. Стиснув зубы, я вытерпел сколько мог, но через 20 секунд сдался. Сперма хлынула толчками и, казалось, они никогда не закончятся. Ни до, ни после в моей жизни я никогда так обильно не кончал. В том же темпе двигалось и гортань Тоньки, глотающей скользкий напиток с очевидным наслаждением. Под конец она облизала обмякшую головку, поцеловала её и признательно посмотрела на меня. Взор её был безмятежен и просветлён. – Всё, сейчас уходи! А то находить будут.

Я бы естественно задержался на часок-другой, но она была права. Пора было делать ноги. Я натянул шорты, пошёл к двери. Обернулся. Свеча горела. Тонька смотрела мне вослед. Её бледноватые соски казались прилипшими к телу лепестками розы.

Возвратившись в свою хату, я нашумел, чтоб пробудилась супруга, для порядка устроил ей выговор, что бросила меня в чужой хате, и с удовольствием плюхнулся в кровать. Уснул одномоментно.

Днем пробудился от шума мотора. Возвратился Виталька, даже ранее, чем ждал. Все вопросы решил удачно. Через один день они должны были быть уже в аэропорту. Собрались стремительно, заперли хату, в полдень уехали. Повстречаться с Тонькой хоть раз очами не удалось. Больше я её никогда не лицезрел.

Наш отпуск тоже скоро заканчивался. Без соседей стало скучновато и пусто. Оставшиеся деньки я предназначил углублённой ловле карасей.