FUCK FACTORY

Я вылез с автобуса, в каком меня одолевали мысли об эмиграции. Когда пищу в набитом телами транспорте, всегда побеждают мысли об эмиграции. Итак вот, вылез с автобуса и пошел в сторону стеклянных дверей под вывеску «Доброе утро, товарищи. Хотим вам фурроров в труде». На свежайшем воздухе уезжать за предел уже расхотелось, но появилось желание поменять работу. Поток желающих трудиться, отполированный турникет. Называешь собственный номер, получаешь собственный пропуск. Как деталь на конвейере. «Ну, здравствуй, завод ебаный (ударение на буковке «а») » — каждый денек бормочу это приветствие. Зеленоватая комфортная аллейка. Наверняка, тех, кому нравится тут работать, вид аллейки вправду веселит. Обязательная доска почета с 2-мя рядами цветных фото. На ней — застывшие, напряженные лица в морщинах. Что ж они такие все безобразные? Вот так, повъябуй, как окаянный, лет 20 5, через свои руки все пропусти, заслужи почтение коллектива, и тебя, может быть, повесим сюда- как помрешь, от завода — автобус, гроб справим, венки там, все как у людей, помянут тебя седоватые заводчане: «Сгорел на работе».

Аллейку пересекли рельсы жд путей и добавились два цеха слева и справа. За ними — еще два. Сворачиваю в какой-то из них, иду мимо работающих станков. Нет, в этом что-то есть. В столицах и заграницах богемные деятели от искусства собирают композиции из железяк, эстетствующая публика глядит на их, кивает и цокает языками, а тут — пожалуйста, все готовое. Вот уголок рабочего: обитый клеенкой твердый стол, кружка с облупленной эмалью. На стенке черно-белые фото из 70-х годов. Красноватые празднички с мужчинами в шапках (весна, осень) и меховых шапках (зима) . Женитьбы, проводы в армию, деньки рождения. Белоснежные приталенные рубахи с большенными воротниками. Над всем этим — здоровая труба вытяжки с инвентарным номером, написанным через трафарет. Непридуманный соцарт. Хоть на данный момент на выставку.

Я поднимаюсь на 4-ый этаж к для себя в бюро сварки. Начальник уже на месте и сухо здоровается со мной. Это значит, что сейчас я запоздал и вообщем, в целом — голимый работник, не оправдываю надежд. Пошел ты на хуй, думаю. Сел за свое место, включил компьютер и поменял картину на рабочем столе, делаю так через каждую неделю. Порылся в столе, взял для видимости работы какую-то бумажку и вышел из нашей комнаты — нужно малость походить. Встречаю 2-ух знакомых девонек из БТЗ. БТЗ — это бюро труда и заработной платы. Ирина и Елена. Издавна уже познакомился, да только не знаю, что с ними далее делать. Ирину либо Елену? Схожего роста, подруги. Елена посимпатичнее Ирины, но Ирина мне больше улыбается. У Елены лучше фигура, но Ирина с огромным вкусом одета. А это у нас большая уникальность. Бывает, страшно глядеть — юные еще совершенно девчонки, не так давно только позаканчивали учебу, а уже натягивают на себя какие-то бабушкины платьица, загробные жакеты с большими пуговицами и тяжеленные пальто, чтоб ходить позже подобно сударыням. Рыдай, «Птюч». Мои брюки кроя «милитари» с кармашками на бедрах, похоже, воспринимаются большинством теток, как рабочие, и приобретенные у кладовщицы. Предел «молодежности» в одежке местных работающих — это джинсовые рубашки, лучше, заправленные в брюки, можно даже в традиционные штаны со стрелками. Ирине и Елене я, пожалуй, нравлюсь за высочайший рост и отсутствие прыщей. Еще на мне надет золотой перстень с золотыми же часами — а это знаки некой зажиточности.

— Ну как, труд и заработную плату считаете? (Блядь, это в который уже раз я так глупо начинаю разговор).

— Считаем. А у тебя как дела?

Необходимо все-же что-то с ними решить. Ирину либо Елену? А если их обеих, того? Та не гони. Это в кино так только. Это ж обыденные девки с патриархальным воспитанием. Ляпнешь — потеряешь и одну и другую. А хули мне терять? Некрасавицы естественно, так кросотки и не собираются ебаться с инженером-технологом, вприбавок еще хуевым инженером с душой гуманитария и меломана.

Ото чем телка привлекательнее — тем и понтов больше, часто даже не совершенно обоснованных, и постельной отдачи, соответственно, меньше. Так как, если есть какие-то рудиментарные задатки симпатичности, сходу все вокруг начинают ей внушать, что выбирать необходимо только самых достойных ну и т.д…. , а самые достойные у нас понятно кто. Вот она и посиживает высокомерная вся, типа «Я — приз победителю», с ней разговаривать — не хватит ни нервишек, ни средств. И еще позже сделает вид, что ничего не должна. Будто бы, я ей должен быть признателен за неповторимое общество и светский разговор. А вот не особо прекрасной волей-неволей приходиться быть и компанейской, и некапризной, и сексапильно расторможенной. Наша марка, не чета фригидным царицам. Хотя бывают приятные исключения и посреди привлекательных. Но это все лошадки Пржевальского, вымирающая порода и отлавливать их нет времени. Жить нужно стремительно и умереть юным, говаривали когда-то панки, а сейчас сытые и безбедные люди. Мы же, повторяю, займемся среднестатистическими девками.

— Слышьте, девчонки, а вы это… Чем на выходные планируете заняться?

— Да ничем, а что? (Отменная интонация, пока все нормально).

— Приходите ко мне в гости. (Как можно более безопасным голосом).

— А для чего? (Выражение игривой заинтригованности).

— Чтоб ебом вас переебать, что за глуповатые вопросы?! (Это я не в слух) Да так, посидим, отпразднуем.

— Что отпразднуем?

— Ну так праздничек ведь…

— Какой праздничек?

— Так этот, ну денек, вобщем.

— Какой денек?

…

Ирина и Елена, раскрасневшиеся, откинулись и сейчас полулежали на диванчике, пьяно усмехаясь.

— Ну что, Лен, может, соблазним его, — томно предложила Ирина. (Ну, началось!).

— Его? А че, можно.

— Я не сообразил, а чего меня никто не спрашивает?

— Та! Да вас, мальчуганов, еще спрашивать! Да вас нехуй делать совратить можно при желании.

— А вот и нет, — говорю, — я могу даже рядом с вами сесть, и не реагировать на ваши приставания.

Все по плану. Встал и сел меж 2-ух разгоряченных тел. Елена положила мне руку на грудь, провела по ней кругом ладонью, очень прижимая пальцами в серебре. Ирина развернула мою голову к для себя, приблизила свою и зацедила крепким слюнявым поцелуем. Охуительно. Мой возлюбленный вкус и запах — алкоголя и женской косметики — самые перспективные признаки приближающегося праздничка. Я, как мог осмысленно, обнял обеих. Рука Елены, тем временем, пробралась к животику, потом к вздувшимся джинсам, погладила и сдавила бугор материи. Я оторвался от губ Ирины, оборотился к Елене и ответил поцелуем и ей. Язык как будто погружается в какую-то яму плоти, толкается с таким же скользким владельцем рта, касается зубов. Елена расстегнула мне ширинку, освободила изнывающий хуй, плотно взяла его. Не спеша, пару раз подвигала шкуркой. Ирина, облизывая и кусая мне ухо, взялась за мошонку, щекотала и терла ниже (Того гляди еще палец в анус запихнет. Этого еще мне не хватало).

Целуясь с Еленой, я ощутил, что на член нанизался и закачался влажный рот. Часы пробили 6, праздничек начался. Со стороны смотрится, наверняка, очень красиво: Хорошо, ну их на хуй, минеты все эти. Чего-то я их не очень. Как-то не контролируешь все. Да еще понимаешь, что отлично только для тебя, а то, что девки обожают сосать — все это хуйня, малистские басни. Вобщем, обуревает неверное чувство вины, достоевщина прямо. Лучше …просто трахать, держать под контролем фрикции, когда резвее, когда медлительнее, и наслаждение поровну. Хотя чисто снаружи сосущая дама смотрится очень впечатляюще. Самое волнующее порно — когда девку ставят раком и она сосет. Торжество мужского приемущества и дамского унижения. Для постановки этой пьесы сейчас не хватает друга. Пускай ему и сосет, а я тем временем ее сзади, только позже навряд ли буду с ней лобзаться. При виде схожих сцен у американских феминисток случаются сердечные приступы от огорчения. Ну и не только лишь феминисток. Наши дамы тоже не обожают порно. Не любо и все здесь. Им подавай «Грязные танцы» какие-нибудь с «Титаниками», чтобы все прекрасно, в полумраке, со свечками да с цветами. Прелюдия для их важнее самого действа. А нам, «похотливым запятанным животным» — даешь жесткое порно. Пришел, увидел, завалил. Либо завафлил. А цветочки и свечки более уместны на похоронах. Но я снова отвлекся. Забираю Ирину от объекта употребления и признательно целую. Во вкусе ее рта добавилось что-то новое и не очень, по мне, аппетитное. Да, нелегко им приходится — минетных дел мастерицам. Пора раздеваться. Я стаскиваю с их, они стаскивают с меня. Странноватые метаморфозы. Полминуты вспять все это было таким выпуклым и таинственным под гольфиком, а сейчас оно буднично лежит и просвечивает в белоснежном лифчике. (Любопытно, как бы ты желал по другому?!) Постыдно и скучновато, будто бы в чужой спальне либо женской раздевалке. Нет, все-же я точно фетишист. До чего пиздато смотрятся крутые ноги в джинсах либо кожаных брюках, и какими бледноватыми расплывшимися окороками они смотрятся после обнажения.

Ну ничего, и не таких ужасных ебали. Прочь эти мысли, девчонки и нагими смотрятся очень и очень. Стараюсь не обделить вниманием никого, хотя Елена мне больше нравится. Как можно нежнее и заботливее целую попеременно четыре груди, два живота, четыре ноги, четыре ягодицы различного типоразмера, две жестких холма с жесткими, как будто неживыми волосами. Сильный запах держит меня от куниллинга. Меня кладут на спину, длительно гладят и целуют всюду, мне не дают.

В конце концов Ирина садится на мой издерганный член (поначалу залупа как слепой щенок, бесплодно тычется в чужую кожу, а позже пальцы хозяйки ловко направляют его в некий потаенный пролаз, и ты уже снутри, в светлице девичьей) . Елена на коленях подползает ко мне и опускает мне собственный мокроватый бутон прямо на лицо. Пахнет, но, значительно. Издержки профессии. Сделай даме приятно. Закрываю глаза, раздвигаю руками склизкие складки, языком отыскиваю клитор, лижу и толкаю его кое-как.

Замычала. Кончила. Другая,кажется, тоже. Ну и слава Богу. Сейчас и про собственный оргазм пора побеспокоиться. Охото пить. Наливаем и выпиваем.

— Девчонки, (что-то глас сел), а чего вы вместе не балуетесь, вы же наилучшие подруги.

— Да, я Ирочку свою люблю. (Обымает, по-детски целует в щеку).

— И я тебя, Елена, тоже люблю. (Начинают обыматься и поглядывают на меня).

Спасибо вам, растленные южноамериканские киноленты, сделавшие лесбийские игры модным явлением. Сейчас я прямо как учитель физкультуры в «Одичавших штуковинах». Если б вы еще были похожи на тех 2-ух девонек из кинофильма… Ну и я, правда, не Мэт Дилон.

На данный момент я нагну Елену раком и буду парить помаленьку, а она пускай не простаивает и лижет у Ирины. Рву хрустящий квадратик и наконец надеваю презерватив. Всегда неудобная задержка. На лице — смущенная ухмылка. Мол, сами осознаете — беременности, французские заболевания. Надеюсь, у Ирины тогда все было чисто. По поводу Ирины в голову приходит банальность — российская рулетка. Устанавливаю Елену и Ирину в рабочее положение как замыслил. Нащупываю липкий вход. К счастью, у Елены — сиповка, не придется изгибаться воздушным эквилибристом. В положении раком у девчонок даже самая бесполезная и плоская жопа смотрится более прибыльным образом, а в этом случае на пятую точку и в вертикальном положении стакан поставить можно, а раком же все это хозяйство вообщем приобретает очертания, противоречащие законам физики и гравитации. Кому-то переходящая в талию и ноги выгнутая спина может и припоминает кость, которую всегда грызет и лижет Спайк из «Тома и Джерри», мне же — быстрее автомобиль «Победа» сзади. (Любопытно, что бы произнесли на это Фрейд и Роршарх) . Еб твою, вот так отвлекаюсь всегда и не кончу никогда, а ведь уже издавна толкаю. Дрочить, естественно резвее, но ебать — престижнее. Елена всегда хаотично бодает языком и носом в налитую кровью, посверкивающую щель меж полноватых бедер подруги. Ирина смотрится полностью удовлетворенной. Каждый сосредоточен лишь на для себя. Стонут, охают. На улице мамы орут на малышей громче, чем шумели сами малыши. Как далековато еще до Петушков. Как далековато еще до семяизвержения. Да ведь к тому же выпивши, а это сходу по времени умножаем на коэффициент 1, 5. Пациенты сексологических клиник, страдающие досрочной эякуляцией, от всей души завидую вам. Дергаешься как заведенный. Раскачиваешься с все большей амплитудой.

Блядь, выпал. Ничего, ничего, на данный момент… Так… Так… Десяток секунд одиночества, а позже снова — юрк в мягенькую постельку. И опять скрип, скрип, скрип… Что бы такового вспомнить, чтобы резвее? Я влажный от пота…

…

Вот скоро и ОНО. Была когда-то такая передача «Момент Правды». ОНО зарождается кое-где сначала ствола, движется к выходу, заполняет член мучительным, сладким и торжествующим и, в конце концов, изрыгается гневными жаркими плевками, похороненными в южноамериканском латексе. Все. Ура. Некое время не вынимаю и продолжаю вяло двигаться, чтоб не было «New-york — город контрастов». Позже осторожно вытаскиваю и валюсь рядом с Ириной. Елена ложится с другой стороны. Все утомились. Не охото никуда идти. Лень даже пойти снять гандон и выссаться. Минут через 5 подымаюсь и иду в парашу — ссать охото невыносимо. Сдираю резинку! и топлю ее в белоснежной пасти унитаза. Прощай, сынок. Ссу. Шумно спускаю воду. Выхожу. Ванна уже занята.

Завтра нам всем троим будет малость постыдно. Им — за то, что напились, повелись и занимались вчера черти чем. Мне — за то, что они непохожи на тех 2-ух девонек из кинофильма «Одичавшие Штуки». Вот так и живем — кто кого наебет.